И числом, и умением

С. БУНТМАН: Добрый вечер! Начинаем очередное заседание. Теперь мы переезжаем во Францию, вот, Францию между тем и этим, это 1800 год, Алексей Валерьевич?

А. КУЗНЕЦОВ: 1800 год, добрый вечер, 1800 год — это финал, а начнётся это всё ещё при Старом режиме, то есть правящей…

С. БУНТМАН: А, ещё при Старом?

А. КУЗНЕЦОВ: Вся революция, да, это… С. Б Да, у одних революция, а других вот, судя по всему, вот эти всякие дела, господи.

А. КУЗНЕЦОВ: Кому война, а кому мать родна.

С. БУНТМАН: Да, совершенно верно, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Это не нами сказано, да.

С. БУНТМАН: Да, ну тогда сориентируемся и, как всегда мы делаем — и на местности, во времени мы уже более-менее сориентировались.

А. КУЗНЕЦОВ: Да! Значит, Андрей, дайте нам, пожалуйста, карту, первую нашу картинку, и мы отправляемся с вами, значит, в северо-западную Францию, на полуостров Бретань — правда, вот там, значит, буквально в паре десятков километров южнее города Ренна, крупного города на востоке Бретани, расположен небольшой городок Оржер.

Вот этот самый Оржер на самом деле — это не, не штаб-квартира банды и не основной район её действия: мы чуть позже узнаем, что он, в общем, довольно случайно стал ассоциироваться именно вот с этими самыми людьми, мог и любой другой город, потому что география была достаточно обширная — вот район Ренна это, судя по всему, как бы почти крайне западная часть той области, где они оперировали, а вот, например, на юго-востоке этой области они добивали аж до Орлеана. А на востоке, соответственно, доходили до ближних подступов к Парижу, то есть их район действия — это не столько Бретань, сколько Иль-де-Франс всё-таки.

С. БУНТМАН: Ну всё-таки да: получается Orléanais, там, да, и всякие, всякие дела. Ну, добрые места действий Жиля де Ре, любимца нашего Синей Бороды, вот это всё.

А. КУЗНЕЦОВ: И вообще романтики, прямо скажем, вокруг этого дела будет довольно много.

С. БУНТМАН: Ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: Когда я этим делом начал интересоваться, то выяснилось, что о нём писали — я никогда о нём раньше не слышал, признаюсь сразу, но, оказывается, во Франции это довольно интересное, известный сюжет, и о нём писали — уважаемые, надо сказать, люди: например, немало места в своих легендарных многотомных мемуарах посвятил им Эжен Франсуа Видок.

С. БУНТМАН: О!

А. КУЗНЕЦОВ: Создатель французской уголовной полиции, но напомню — а те, кто видел достаточно давно нашу передачу о нём, наверное, это помнят: в эти годы, о которых мы говорим, девяностые проклятые, лихие девяностые годы, он ещё пока не противник их, а вовсе даже, напротив, коллега, и я хочу сказать, что мне несложно себе представить, что при несколько другом повороте его судьбы мы видели бы Видока среди осуждённых на процессе в Шартре, который состоялся в 1800 году, где судили — ну, по крайней мере ядро этой банды.

Дело в том, что таких, как он — солдат-дезертиров времён Французской революции — в этой банде было очень немало, рассказ одного из них мы с вами послушаем. Вот, помимо Видока, например, об этом деле довольно подробно писал Чарльз Диккенс — он, напомню, издавал такой, очень интересный журнал, который, ну, в принципе можно перевести, если очень отдалённо и литературно переводить, можно перевести как «Всякая всячина»: он назывался «All the Year Round», «Круглый год».

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Но подразумевалось не только то, что этот журнал выходит регулярно, но и то, что он вообще обо всём на свете, в том числе, вот, и о французских бандитах там тоже рассказывалось, поскольку английскому читателю, и так убеждённому в том, что все французы по определению бандиты, видимо, этот сюжет казался достаточно интересным. Но самое подробное, но вместе с тем достаточно, как говорится, основанное на реальных событиях произведение художественное, посвящённое этим бандитам, написал — я, я вот прямо удивился — написал Луи Буссенар.

С. БУНТМАН: Ух ты!

А. КУЗНЕЦОВ: Да! Буссенар написал более двадцати романов за свою жизнь, он был весьма плодовит, помимо романов он ещё много чего писал, но я-то был знаком только с двумя — и думаю, что подавляющее большинство наших слушателей тоже знают два его романа: это, конечно же, «Капитан Сорви-голова».

С. БУНТМАН: Ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: И это «Охотники за бриллиантами», которые в своё время были изданы в замечательной, непревзойдённой первой редакции «Библиотеки приключений». Вот эти две книжки я читал: ну, хорошие книжки с хорошим крепким сюжетом, с такими вот описаниями, как положено литературе второй половины 19-го века, не оставляющей, так сказать, там, держащей в напряжении практически до самого конца, что важно в этих книгах — добро побеждает зло, и так далее, и так далее, но вещи, конечно, вымышленные, да? Сюжет и там, и там — нет, ну понятно, что англо-бурская война была.

С. БУНТМАН: Ну на самом деле, да.

А. КУЗНЕЦОВ: На самом деле! Но вот похождения этого молодого человека, капитана Сорви-голова — это, конечно же, вымысел, и, в общем, Буссенар этого не скрывает. Здесь, и об этом сказано прямо в авторском предисловии: хотя, в общем, ну, вот, сам по себе сюжет тоже является плодом фантазии автора, но вся обстановка, весь фон, на котором происходит действие романа, в том числе имена множества действующих лиц — это всё взято из реального уголовного дела.

Оно было опубликовано, и надо сказать, что по сей день — вот я посмотрел в библиографию — по сей день во Франции нет-нет, да и выйдут какие-нибудь научные работы, посвящённые криминологии и криминалистике времён Французской революции, где производится достаточное такой вот, детальный разбор этого дела. Ну, собственно говоря — что происходит с преступностью во время Французской революции? С преступностью происходит, в общем, вещь понятная.

С. БУНТМАН: Она развивается, или нет?

А. КУЗНЕЦОВ: Она развивается, я бы сказал: выходит на качественно новый уровень.

С. БУНТМАН: Ну, уровень, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Но у этого качественно нового уровня есть хороший, добрый, крепкий фундамент: дело в том, что и в последние десятилетия Старого режима во Франции действовали банды: многочисленные, хорошо организованные, поскольку это Франция, а не какая-нибудь скучная Германия — каждая со своей изюминкой, каждая как-нибудь по-особенному, да выпендривалась, оставляла какие-нибудь фирменные знаки. Кроме того, существует в этой стране такой романтический образ благородного разбойника, и если из такого мерзавца, как Картуш, например — у нас о нём когда-то была передача — народное сознание тоже умудрилось слепить Робин Гуда.

С. БУНТМАН: Да. Да. Ты бы слышал, как о нём рассказывают в той же самой Бретани, с каким придыханием, показывая, как он защищал Бретань, как он был великим пиратом и так далее, ну и вообще.

А. КУЗНЕЦОВ: Вообще это жестокий, коварный уголовник, да?

С. БУНТМАН: Да. Да, да, да, коварный уголовник, ну, а кто же ещё, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, вот это тоже всё как бы в общую копилку, но кроме этого, помимо того, так сказать, наследия, которое досталось от предыдущей власти, надо понимать, что это, во-первых, некоторое такое вот смещение нравственных ценностей, которое происходит во время любой революции, да: бога отменили, вместо него никого особенно пока не назначили.

Кроме этого, девяносто четвёртый год в северной Франции — это самый настоящий голод, вот такой голод, когда люди умирают буквально, что называется, под забором от того, что им нечего есть: это, разумеется, тоже приводит ко всяким сдвигам. Революционные войны, которые идут практически вот с начала девяностых без перерыва, и это бесконечный поток дезертиров, некоторые дезертировали с оружием, это люди, которые в любом случае приобрели определённый навык обращения с этим оружием, это люди, которые, может быть, и пришли в армию, там, деревенщиной, но довольно быстро набрались там разных умений, особенно кто был от природы к этому склонен, и, соответственно, пройдя через армию, они были уже такими, в общем-то, готовыми профессионалами и полупрофессионалами. Ну и кроме того — конечно, определённый разброд и шатание в полицейских силах, которые и при Старом-то режиме не были особенно…

С. БУНТМАН: Да, так себе они были.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, прямо скажем. Ну, а тут, скажем, создали там, в Париже… А дело в том, что — поразительная вещь, — значит, я встретил такую любопытную статистику: в Париже в это время проживает примерно всего 2% населения страны, но вот уголовников, похоже, около 20%. То есть эта концентрация вот этого криминального в столице и вокруг невероятно высока. Так вот, когда…

С. БУНТМАН: Ну да, город заковыристый, извилистый, с массой закоулков всевозможных.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну да, одно Чрево чего стоит, да?

С. БУНТМАН: Не-е-ет, ну там, там вообще всё… Пока не взялись за это, не взялись за это после Парижской Коммуны и Франко-прусской войны и не расчистили, ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: Да. А это, это даже ещё до Видока…

С. БУНТМАН: Осман.

А. КУЗНЕЦОВ: …и до его Sûreté. Да, до его первой полиции.

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну и вот создают в Париже какую-то там Brigade Centrale — Центральную бригаду. Ну и что эта бригада — тридцать человек, тридцать инспекторов на Париж, вот с такой вот криминогенной ситуацией. Это тоже, конечно, всё, так сказать, тоже в копилку, потому что, конечно… Да, ну и плюс — чуть ли не самое главное — всё-таки регион не случаен, всё-таки это северо-запад и Иль-де-Франс. Северо-запад: в 1793-м полыхнёт крестьянское Вандейское восстание, которое, как я прочитал в одной французской статье, начиналось как Жакерия, то есть как протест отчаявшихся людей, да, но очень быстро приобрело совершенно чёткую политическую программу, лозунги внятные, понятные, и стала такой целенаправленной гражданской войной, да.

С. БУНТМАН: Ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: Антиреволюционной, контрреволюционной.

С. БУНТМАН: Ну да, Вандея чуть южнее, и шуаны бесконечные…

А. КУЗНЕЦОВ: И шуаны, совершенно верно. И шуаны Бретани и Иль-де-Франса, которые, в общем, так сказать, тоже достаточно быстро выстраиваются и в результате на каком-то этапе будут представлять собой систему хорошо скоординированных отрядов, представляющих по сути армию, которая будет на равных сражаться с революционными войсками в открытых полевых сражениях. Ну, а уж говорить о гверилье, то есть о партизанской войне — тут и вообще ей сто очков вперёд даст, да? Вот в этой обстановочке продолжает действовать, как я уже сказал, старая, хорошая, ещё, так сказать, королевской закалки банда. Сказать, когда именно, в каком году они начали, — невозможно. Невозможно сказать, кто был первым предводителем вот того, что потом выковалось вот в эту банду из Оржера. Например, в 1770-е годы был некий Hulin. Не улан как представитель лёгкой кавалерии, а фамилия такая — Hulin (Улен), — а может, прозвище, у них поди разбери.

С. БУНТМАН: Ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: Значит, его на каком-то этапе правоохранительные органы схватили и казнили. Но свято место пусто редко бывает, поэтому ему на смену пришёл до этого его правая рука Жан Ренар по прозвищу Курятник.

С. БУНТМАН: Ну правильно: какова фамилия, такое и прозвище.

А. КУЗНЕЦОВ: Жана Ренара по прозвищу Курятник правоохранительные органы схватили на месте преступления и определили на тот свет. Потом там коротенькое время кто-то из его помощников, значит, покомандовал — правоохранительные органы его схватили и отправили на тот свет. После чего руководителем банды — и вот здесь уже история приобретает такие, достаточно отчётливые черты, — становится сын Курятника Жана Ренара по прозвищу Fleur d'Épine — Цветок Терновника.

С. БУНТМАН: Fleur d'Épine, да?

А. КУЗНЕЦОВ: …d'Épine (д'Эпин), да, Fleur d'Épine. И вот этот цветочек, действительно, как и положено терновнику, оказался очень-очень колючий, и вот он довольно долго руководил бандой, и он, видимо, собственно, и начал ей придавать вот тот характер и ту организационную структуру, которую потом доведёт до известного совершенства легендарный главарь уже банды из Оржера — Красавчик Франсуа. В чём заключается, так сказать, новизна? Дайте нам, Андрей, пожалуйста, вторую картинку. Вот эти яркие красочные картинки постоянные зрители нашей передачи уже узнают: это «Le Petit Journal», журнал, издававшийся в годы Третьей республики, который как раз вот был, так сказать, — одной из обычных тем были всякие знаменитые преступления, ну и прочие преступнообразные события.

Вот вы видите, как добрая женщина открывает дверь и протягивает монетку, значит, человеку, имеющему вид потёртого жизнью. Значит, Цветок Терновника правильно рассудил, что самое главное в работе хорошо организованной банды — это информация. Что нужно не шарахаться по стране всей толпой, ища, где бы чего бы, да, прихватить и где что плохо лежит, а нужно приходить точечно, адресно, под покровом темноты туда, куда заранее известно и где ты заранее знаешь, что там есть чем поживиться. Поэтому, когда говорят: вот этих самых шофёров — ну, немножко о названии, значит, сейчас станет понятно, почему их так называли. Chauffeur — это по-французски «жгущий».

С. БУНТМАН: Это жгущий и это вообще истопник.

А. КУЗНЕЦОВ: Истопник или, в 19-м веке, когда появится железная дорога и другие всякие паровые машины…

С. БУНТМАН: Кочегар.

А. КУЗНЕЦОВ: Это кочегар, совершенно верно. И, собственно, название всем нам хорошо известной профессии шофёра происходит именно от железнодорожных кочегаров.

С. БУНТМАН: Ну да. А ещё была очень смешная реприза в «Летучей мыши».

А. КУЗНЕЦОВ: У Никиты Балиева, да?

С. БУНТМАН: Да, да, да. Была в «Летучей мыши», называлась «Шофёр Наполеона». Ходит Наполеон по сцене просто и ищет…

А. КУЗНЕЦОВ: Где мой шофёр?

С. БУНТМАН: Где мой шофёр, где мой шофёр? Входит человек с кочергой и мешает угли в камине.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, да, я, по-моему, слышал. Да, вот, тут важно заметить, что не поджигатели — что вполне понятная криминальная профессия…

С. БУНТМАН: Нет.

А. КУЗНЕЦОВ: …а именно те, кто регулярно подбрасывает, как говорится, в топку, да, кто поддерживает огонь. Ну, вот, пожалуйста, истопник или кочегар. Сейчас станет понятно, почему, откуда у них такое название. Так вот, Терновник наш… Да, когда говорят, что в этой банде было, там, триста человек, четыреста человек, пятьсот человек, тысяча человек — банда действительно была очень многочисленная. Но даже приблизительно число её членов посчитать невозможно, потому что помимо, вот, внутреннего круга, составляющего собственно банду — её ядро, её боевой отряд и то, что этот боевой отряд, там, поддерживало в рабочем состоянии, служба тыла, скажем так, — основное-то, внешнее кольцо составляли espions: шпионы, да, информаторы, наводчики. Это могла быть служанка в каком-то зажиточном доме, это сплошь и рядом были бродяги — отсюда иллюстрация в журнале. Потому что ходит человек, собирает малую, так сказать, мзду себе на пропитание — ну чего он просто так-то ходит. Пусть заодно посмотрит, где…

С. БУНТМАН: Как люди живут, у кого чего есть.

А. КУЗНЕЦОВ: Как люди живут, во что одеты, что, так сказать, в ушах…

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: …и на пальцах носят, да? Глядишь, какое-нибудь колечко мелькнёт на пальце такое, так сказать, более дорогое, чем ожидается у сельской вдовушки. Ещё что-нибудь такое: у кого лошади особенно сытые в конюшне стоят, у кого коров больше, чем в нашем колхозе положено.

С. БУНТМАН: Ага.

А. КУЗНЕЦОВ: Вот вся эта информация — опять-таки через промежуточные прокладки, — постепенно стекалась в аналитический центр, и аналитический центр принимал решение: столько-то людей тогда-то туда-то. А дальше, когда люди являлись по, так сказать, расписанию, — как правило ночью, старались выбирать места уединённые, то, что мы бы назвали хуторами: прямо в деревню, уж не говоря про в город, не пёрлись. Форсить не форсили, укреплённые замки штурмом не брали, хотя наверняка на каком-то этапе могли бы попытаться. Но нет, зачем? Людей терять — это значит у остальных, у коллег создавать ощущение, что они не очень надёжно, так сказать, обеспеченный профсоюз.

С. БУНТМАН: Да. Ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: А зачем это нужно-то, эти колебания? Значит, они являлись в адрес, значит, изолировали, там, прислугу, членов семей и так далее, после чего приступали к своему — вот именно это и станет их фирменным modus operandi: образом действий, который принесёт им название «Les chauffeurs». Дайте, пожалуйста, Андрей, следующую картинку.

С. БУНТМАН: Ага.

А. КУЗНЕЦОВ: Тот человек, в отношении которого были основания полагать, что он владеет информацией, где что прикопано и припрятано — значит, его ногами вперёд подавали к огню, значит, если это очаг, если это печь. А в некоторых случаях, когда, скажем, работали на большой дороге и, так сказать, из засады они, из налёта, то, говорят, даже с собой переносную жаровню имели — настолько свыклись вот с этим, так сказать, образом действия, что простой костёр их уже не устраивал, они мангал носили с собой. И жгли ступни, исходя из того, что эта пытка любого, самого мужественного, самого жадного человека заставит признаться и рассказать, где, собственно, богатство сокрыто. Андрей, дайте, пожалуйста, следующую картинку. Тот же самый сюжет, тоже из «Le Petit Journal», только нарисовано, я бы сказал, ещё жутче, ещё красочнее — вот изображено всё то же самое.

С. БУНТМАН: Нда.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну и давайте, Андрей, сразу следующую, где изображены два джентльмена разных лет. Слева такой вот дедушка. Был такой старинный анекдот про то, что вот дедок оказался в камере в тюрьме. Ему уголовники говорят: дед, ну, а тебя-то за что? — А я, сынки, гадости людям делаю. Ну и дальше там, собственно, идёт — идёт рассказ про то, как он делает гадости. Вот это вот такой вот дедушка — жуткий совершенно дедушка, которому в момент, когда его наконец арестовали, было уже 80 лет. Значит, он ещё глубоко при Людовике XVI вступил на свою профессиональную дорогу.

С. БУНТМАН: Ну мог бы и при Пятнадцатом ещё вступить.

А. КУЗНЕЦОВ: А может быть — это я сказал?

С. БУНТМАН: Это не так уж давно, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Сказал и задумался, что вполне может быть, да, что вступил и при Пятнадцатом. И вот этот — как положено, на самом деле, в каждой уважающей себя банде, — вот этот вот папаша Элуи (père Élouis). он был, во-первых, советником, консильери, да?

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: А во-вторых, он, конечно, был хранителем традиций. Когда возникал вопрос, вот как именно поступить по бандитскому кодексу, говорили: папаш? И папаша дискантом: а вот помню, в одна тысяча семьсот сорок таком-то году… Вот такой человек очень нужен, потому что он поддерживает авторитет. Говорят — и это общепринятая точка зрения, — что именно папаша Элуи, где-то у себя порывшись в памяти, предложил вот этот способ добывания последнего слова из жертвы по поводу того, где припрятаны богатства, что именно он вот это вот привнёс.

Андрей, верните, пожалуйста, эту же самую картинку, потому что рядом с папашей Элуи тоже человек, заслуживающий того, чтобы о нём сказать несколько слов. Значит, наоборот, совсем молодой человек, ему, видимо, около двадцати лет. Поскольку он обладает шикарной такой копной огненно-рыжих волос, то, естественно, прозвище его было Рыжий. А вообще, прозвища членов банды — видимо, вообще французских бандитов, не только этой банды, — очень часто включали в себя упоминания, откуда человек родом. Вот этого молодого человека звали Рыжий из Оно, из городка Auneau.

С. БУНТМАН: Ну, в общем-то это международное свойство, так. У нас тоже так вот: Никола Питерский.

А. КУЗНЕЦОВ: Никола Питерский, там, да, так сказать.

С. БУНТМАН: Да, ещё…

А. КУЗНЕЦОВ: Жорик Казанский, ну конечно.

С. БУНТМАН: Да, да, да, у нас…

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. Так сказать, какая община отвечает за пацана. Пижон — есть описание того, как он одевался совершенно галльским петухом, и в этом самом наряде там всячески, значит, пытался на женщин воздействовать. Неутомимый враль, который создал для следствия на самом деле довольно много проблем, потому что если подавляющее число членов банды молчали просто как рыба об лёд и ничего не рассказывали о своих подвигах, этот, наоборот, самозабвенно врал. И у полицейских и следователей периодически случался ступор от того, что — ну вот что, идти проверять или, поскольку это показания Рыжего, сразу на них плюнуть. Потому что ну совершенно это, в общем, не правдоподобно. Кроме этого, в банде имелась другая интеллигенция на фоне просто обычной такой вот шпаны. Значит, например, был собственный священнослужитель, который свадьбы проводил, другие обряды.

С. БУНТМАН: Конечно, ну кто ж окормлять-то будет…

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, так сказать. Если, там, кого-то убивали во время налёта и тело удавалось вывезти.

С. БУНТМАН: Ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: На этот случай существовал отец Франсуа — некто Франсуа Лежен. Правда, у него обряд рукоположения в сан его собственного произошёл не совсем стандартно: обычно рукополагает епископ, а месье Лежен обошёлся без епископа — он просто спёр где-то рясу, надел её и стал всем говорить, что он священник. Вот такой человек. И, наконец, был, так сказать, заместитель руководителя банды по научной работе, некто Николя Тенселен, который в своё время работал секретарём у какого-то окружного прокурора: поднабрался там всяческих юридических уголовностей и периодически выступал с лекциями и беседами о том, как себя вести на следствии.

С. БУНТМАН: Нда.

А. КУЗНЕЦОВ: То есть, как мы видим, работа, так сказать, кипела.

С. БУНТМАН: Кипела, конечно, да. Ну, мы продолжим после того, как прервёмся на некоторое время, расскажем о том, о сём и книжечках, а потом продолжим.

Реклама

С. БУНТМАН: Здесь спрашивают, были ли у них подруги, Галина спрашивает.

А. КУЗНЕЦОВ: Да. Подруги у них были, более того, они составляли весьма существенную часть банды. И когда будет процесс, то к смертной казни приговорят двадцать мужчин и трёх женщин, а ещё около двух десятков женщин пойдут на каторгу на долгое время. А вообще всего считается, что где-то четверть состава банды — это женщины, причём они не только марухи, не только бандитские подруги, а они активные участники, в том числе и участники налётов. Они, так сказать, разумеется, играли немалую роль вот в этой разведывательной деятельности, сборе информации, приманивали молоденьких людей — опять-таки, у нас пример будет этого. Так что да, они — чрезвычайно важная вещь. Ну и, наконец, настало время представить человека, которого обычно называют главарём этой банды, хотя иногда современные специалисты-криминологи это оспаривают, говорят, что вообще единого руководителя у банды не было, что вообще вот эти так называемые бандиты из Оржера — это несколько банд, собранных в один процесс. Так бывает, это можно себе представить.

С. БУНТМАН: Ну, может, у них был выборный Конвент.

А. КУЗНЕЦОВ: Кстати говоря, они пародировали, конечно, революционное законотворчество, потому что, значит, вот, есть информация о том, что район действия банды был разделён на округа по числу избирательных округов в законодательный орган.

С. БУНТМАН: Смеется. Хорошо.

А. КУЗНЕЦОВ: И в каждом округе был, соответственно, смотрящий и, так сказать, другие представители. Но, когда говорят о главаре банды, то вот главарём в эти самые девяностые годы называют Красавчика Франсуа — Beau-François. Ну, а дальше я не буду имитировать, значит, голос Высоцкого, у меня это не получится, но: он же Генерал Фенфен [Fin-Fin]…

С. БУНТМАН: Та-а-ак.

А. КУЗНЕЦОВ: Он же Франсуа Пеллетье из Пуату…

С. БУНТМАН: Та-а-ак.

А. КУЗНЕЦОВ: Он же Жан Анжер из Пезу (долина Луары), он же Франсуа Жиродо. Буссенар пересказывает легенду, когда его на, значит, начальных слушаниях — а процесс продолжался четыре месяца, так долго, что он успел сбежать. Так вот, когда на начальных слушаниях устанавливали имена обвиняемых, он сказал: хорошо, я готов назвать своё настоящее имя, но я его назову тайно только одному из вас, и не уверен, что вы захотите его обнародовать. Якобы его подозвал к себе председатель суда, тот ему что-то сказал на ухо, и в результате он был записан среди обвиняемых под одним из своих вымышленных имён, а председатель суда долго сидел бледный и задумчивый. Я думаю, что это легенда. Все эти незаконнорожденные сыновья короля, да, это всё…

С. БУНТМАН: Ну да, да. Да-да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Я думаю, так сказать. Буссенару, конечно, это всё, понятно, в пандан, да.

С. БУНТМАН: Ну конечно, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Вот, а нам, я думаю, не надо. Кстати говоря, встретил работу одного современного исследователя, который предполагает, что последнее вот это вот имя — Франсуа Жиродо, — что это его настоящее имя, он чаще всего им пользовался. И, кроме того, звали-то его Красавчик Франсуа, так что вполне возможно, что это действительно. Во-о-от. А к вопросу о женщинах — у него была подруга, причём, значит, отец Франсуа Лежен провёл обряд бракосочетания. Некая Мари-Роз Биньон, которую звали, естественно, Belle-Rose — Красотка Роза. А как ещё могли девушку с такими данными звать.

С. БУНТМАН: Ну конечно, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Значит, погорели они, как это часто бывает вот в таких вот регулярно действующих бандах, на одном совершенно конкретном налёте. Они собрали информацию о том, что фермер из деревушки Милуар в округе городка Оржер — отсюда, собственно, потом пойдёт название банды, — некий Николя Фуссе, что он очень разбогател в первые годы революции, что он, имея какие-то там знакомства среди новой администрации, пользуясь этим, скупал за бесценок имущество бежавших роялистов или казнённых роялистов. Одним словом, что у него хранится какая-то там совершенно фантастическая для фермера сумма денег.

Был осуществлён налёт на эту самую ферму: старика пытали, его жену, дочь и служанку связали и, там, где-то заперли в подсобном помещении. А его пытали: он назвал место, где у него хранилось, значит, 30 ливров — 300, извиняюсь, ливров, — ну, довольно большая сумма, но не сказать, что бог весть что. Вот, эти самые 300 ливров сразу же нашли и начали его пытать дальше — спрашивать, где остальное. Он ничего не назвал, они вспороли все перины, вывернули все шкафы, порылись во всех, так сказать, там возможных местах — ничего особенно больше не нашли. После чего забрали посуду, забрали какие-то там уцелевшие одеяла, забрали какую-то одежду, в которую в ближайшем же лесу переоделись — потом их бивуак с остатками костра и с обрывками старой одежды обнаружит полиция, станет одним из доказательств на процессе. А старика завалили всяким хламом, решив, что он умер. И отвалили.

А старик не умер, старик пришёл в себя… Да, он был связан во время пытки — развязывать его, естественно, не стали. Он каким-то образом из-под этой груды хлама, значит, выбрался, постарался… Да, где его родные: он им кричал, не докричался — видимо, они его не слышали. Он решил, что их убили. Тогда вот он связанный, с сожжёнными ногами какое-то очень короткое расстояние до соседней фермы, там, несколько часов ползком, перекатыванием — в общем, он добрался до дома. В доме все спят, он сумел подняться на ноги, тяжестью собственного тела выбить дверь, головой стукнуться во внутреннюю дверь — это разбудило хозяйку, она вылезла. Ему оказали помощь, но спасти его не смогли — семь дней промучавшись, он скончался от последствий вот этих самых пыток. Но он успел рассказать, что видел, он успел передать какие-то детали, которые запомнил.

И это преступление очень всполошило округу и вызвало приступ рвения у местной полиции, у местных судей-магистратов. И вот именно полиция и судьи Оржера приступили к работе по этому делу, значит, которое очень быстро, как снежный ком, начало обрастать десятком новых эпизодов. Но, чтобы вы себе представляли масштаб: после того, как отбросят всё, для чего не было доказательств, после того, как отбросят всё, что всплыло на следствии и уже не было времени это всё как следует расследовать — вот после этого в сухом остатке девяносто пять эпизодов. Грабежи, разбои, убийства.

С. БУНТМАН: Подтверждённые.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, да. Это то, что суд примет как доказанное. А надо сказать, 1800 год — это будет тщательный суд, это не революционный трибунал, за которым гильотина.

С. БУНТМАН: Да нет, уже Консулат у нас. А. К Уже Консулат, четыре месяца будет идти процесс, 198 свидетелей будет допрошено вживую. Зал будет заставлен демонстрационными столами, потому что найденные при обыске краденые вещи — всё это тоже демонстрировалось как материальные доказательства деятельности вот этой самой банды. И находится человек — к сожалению, нет ни одного его изображения, похоже даже, что «Le Petit Journal» не нашёл, как его нарисовать. Человек, которому в полной степени принадлежит честь поимки этой банды. Он был всего-навсего сержантом местной жандармерии — Пьер-Паскаль Вассёр. Не юноша, прямо скажем, человек уже по тем временам средних лет — ему за тридцать. Он обладал неукротимой энергией и азартом настоящего охотника.

И вот он начинает с того, что, допросив свидетелей, допросив вот дочь, жену и служанку — их в конце концов освободили, — вот этого фермера, он начинает таскать к себе осведомителей, опознавателей, выясняет, кто из известных уголовников подходит под вот эти описания. И дальше — вот это был очень умный ход, — он начинает искать членов банды в тюрьмах, потому что он понимает, что они время от времени попадают из-за всякой мелочи: у кого-то нет пачпорта, кто-то попался на, как говорится, на мелком кармане, кто-то с кем-то подрался в кабаке и из-за этого был доставлен, значит, в полицию. Вот он начинает шерстить эту публику и находит… Ему везло, и везло ему тоже. Он находит человека, который оказался ключевым свидетелем в этом деле: значит, звали его Кривой из Жуи — le Borgne-de-Jouy.

Дайте нам, Андрей, пожалуйста, у нас там есть портрэт — вот, совершенно верно, вот этого кривого человека, у него левый глаз, значит, такой, полуприкрытый. Вот этот вот Кривой из Жуи в обмен на жизнь, на обещание жизни — ну, сразу скажу, жизнь он получит, хотя по делам его ему вполне светила гильотина, но он получит двадцать лет каторги вместо этого, в благодарность. Значит, вот этот самый Кривой из Жуи начинает выдавать своих сообщников, и действительно — десяток из них найдётся в тюрьмах, отбывая всякую мелочь, всякие мелочи. Но, правда, никто из них особенно больше не согласился идти на контакт с правосудием, а с Кривым из Жуи Вассёр договорился, что тот выдаст основной лагерь банды.

И была проведена самая настоящая войсковая операция, в которой, помимо сил жандармерии, принимала участие регулярная кавалерийская часть. Когда их нашли — их лагерь в лесу, — причём там есть описание, как, значит, в этот лагерь вела только одна тропка по каким-то там холмам-горам, какие-то стояли скалы, и вот между ними был узкий проход и, если атакующие выдавали себя до того, как они подходили к этому проходу, то там дальше он легко запирался тремя меткими стрелками, которые могли роту держать, настолько это был такой вот, такое Фермопильское ущелье.

С. БУНТМАН: Ой!

А. КУЗНЕЦОВ: Но, вот удалось, так сказать, тщательно подготовившись, проникнуть в лагерь ранним утром, когда все спали — в общем, операция прошла без сучка без задоринки, всех повязали на месте, в том числе и Красавчика Франсуа. Начинается долгое следствие, которое возглавлял — дайте нам, Андрей, пожалуйста, картинку благообразного, значит, человека в судейском — ну, точнее, в обычном наряде, но это судья, местный судья-магистрат, значит, который вёл это дело и которому тоже, вместе с Вассёром, принадлежит честь раскрытия этого преступления. Сейчас, у меня где-то затерялось. А, судья Фужерон, вот судья Фужерон. Он, кстати говоря, оставил воспоминания об этом деле, где интересно описывает Красавчика Франсуа. Он писал, что этот человек — «самый сильный, которого я когда-либо видел в жизни, его запястья были шесть дюймов в диаметре».

С. БУНТМАН: Ого!

А. КУЗНЕЦОВ: Сейчас народ начнёт у себя запястья мерять — вот у кого…

С. БУНТМАН: Пятнадцать сантиметров.

А. КУЗНЕЦОВ: Пятнадцать сантиметров и больше — можете считать, что вы, так сказать, физической силой сравнялись с Красавчиком Франсуа.

С. БУНТМАН: Да, два с половиной, на два с половиной умножить.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, да, да. «В нашем присутствии он без особых усилий сломал железные наручники».

С. БУНТМАН: Здорово.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну и Красавчик Франсуа, помимо того что обладал незаурядной физической силой, в общем, умом тоже был силён, прямо скажем, и организаторскими способностями. Он сидел в тюрьме, как и все остальные, и тут в тюрьме начинается эпидемия дизентерии. Ничего удивительного, учитывая скученность и состояние тогдашних французских тюрем. Но он извлёк из этого непосредственную пользу. Кстати, больше десятка его коллег от этой эпидемии померли, в том числе и папаша Элуи, старый бандит. Вот он не дождался своей гильотины или, точнее, она его не дождалась — скончался за несколько месяцев до приговора в тюремной больничке. Ну, а наш герой, видимо симулируя, потому что тюремщик очень внимательный, который охранял именно больницу, он врачу говорил: слушайте, ну этот-то, смотрите, у него рожа цветёт, просто хоть прикуривай — его надо обратно в камеру, что он здесь делает. Ну, а врач: любэзнейший, вы, там, латыни не знаете, отойдите, значит, здесь наука.

С. БУНТМАН: Ну, да-да-да.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, и как наука — как-то утром обнаружили, что решётка разогнута, к решётке что-то привязано. В общем, он сбежал, прихватив с собой какого-то задохлика — задохлика на следующий день обнаружили сидящим в полном изнеможении под деревом, он, видимо, действительно был болен и не мог. А этот смылся и буквально в первые же несколько часов после освобождения ограбил, там, кого-то в окрестности, отняв одежду, хлеб, деньги — и был таков. Ну сразу, чтоб не забыть, скажу, что быть таковому ему недолго оставалось: буквально через пару месяцев после того, как были в Шартре казнены его товарищи, он был убит, убит при задержании.

Он успел вступить в новую банду, которая занималась тем, что грабила почтовые кареты на большой дороге. Десять человек, вот они нарвались на ложную почтовую карету — ну, точнее, на ловушку, на приманку. Жандармы переодетые засели в карету и встретили нападавших огнём — ну, естественно, задерживать не пытались, сразу стреляли на поражение. Вот в одном из убитых был опознан Красавчик Франсуа, вот такая вот история. А дальше я хочу… Да, все дела решением специального кассационного трибунала были объединены в одно и переданы в суд Шартра для того, чтобы не устраивать — ну, что называется, не дробить на несколько процессов, поскольку это облегчало, естественно, жизнь, значит, подсудимых, они могли бы там всячески комбинировать.

Была довольно долгая — несколько дней — полемика, склочная полемика, между судом и обвиняемыми. Дело в том, что по закону Директории, по законам Директории обвиняемые имели право отвода присяжных. И когда коллегия присяжных была сформирована и представлена, то, значит, они выступили с резким протестом, потому что в коллегии на три четверти были крестьяне, а оставшиеся тоже люди, имеющие отношение к сельской местности — мелкие торговцы, какой-то там отставной сельский полицейский, ещё чего-то. Они сказали: пусть нас судят учёные люди, пусть нас судят юристы, пусть нас судят господа из Парижа. Понятно почему: они исходили из того, что коллегия сформирована из того круга людей, у которого особенный на них зуб.

С. БУНТМАН: Ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: И на которых не подействуют всякие там юридические уловки, которые будут своим крепким простоватым крестьянским умом говорить: грабили — грабили, жгли — жгли, убивали — убивали, насиловали — насиловали. Всё, гильотина. Ну, собственно, так оно в конце концов и получится. Я хочу процитировать взятый у Луи Буссенара — он клянётся, что это документальное, что это отрывок из протокола этого дела, и я думаю, что у нас нет оснований ему не верить. Я хочу процитировать исповедь единственного бандита — его звали Толстяк Нормандец, — который обнаружил признаки раскаяния, об этом свидетельствует его речь и даже, может быть, ещё больше, чем его речь, свидетельствует его поведение на эшафоте. Там, когда их будут казнить, кто-то бравировал (большинство), кто-то там с палачами перешучивался, один в обморок упал — Рыжий, кстати говоря. А вот Толстяк Нормандец сам лёг на доски со словами: я это заслужил, всё правильно.

Вот как он описывает то, как он, когда-то приличный парень, оказался вот таким вот преступником. «Моё настоящее имя Жак Бувье, 46 лет назад я родился в Сен-Кристоф де Майенне. Потеряв родителей четырнадцати лет от роду, занялся воровским ремеслом. Год спустя, попрошайничая и подворовывая, я проходил через деревушку Анжу и повстречал отвратительную женщину, сообщницу бандитов, которая вербовала молодых людей», — вот, в том числе, ответ на вопрос Галины о том, были ли женщины и какую, значит, роль они играли: в том числе и рекрутёров. — «Она разрешила остаться у неё. Через несколько дней разбойники взяли меня на дело, я должен был караулить, пока они грабили чей-то дом. Всего оттуда унесли полторы тысячи ливров серебром, огромное количество одежды, постельного белья. Мне достались какие-то обноски, но бандиты пообещали, что я получу хорошее вознаграждение, если не буду болтать и стану выполнять всё что скажут.

Не прошло и двух недель, как разбойники ограбили ферму и действительно допустили меня к дележу добычи. Но хозяйка, которой я ни в чём не мог отказать, быстро вытянула у меня все деньги. Тогда я зазвал приятеля, который был старше меня на два года, в кабак, напоил, потом затеял ссору. Переругиваясь, мы вышли на улицу. Оказавшись за спиной у приятеля, я выхватил нож и всадил ему между лопаток. Он умер на месте, а я забрал его деньги и часы. Я бежал и нанялся на военную службу в Индию». Ну, похоже, что это… Хотя нет, конечно, это Семилетняя война не может быть. Если он родился за сорок шесть лет до 1800 года, то получается, что он 1755 года рождения, он был ребёнком тогда. Но, тем не менее, после Семилетней войны у Франции какие-то владения оставались…

С. БУНТМАН: Нет, были, и…

А. КУЗНЕЦОВ: Владения оставались, не всё англичане у них отняли.

С. БУНТМАН: Да, тем более — какие Индии-то? Небось Вест-Индия, вот?

А. КУЗНЕЦОВ: А может, Вест-Индия, да!

С. БУНТМАН: Вест-Индия, а там всё время что-то бывало.

А. КУЗНЕЦОВ: «Семь лет я был образцовым солдатом. Господи, почему я не остался честным? Но в душе я оказался неисправимым негодяем. Однажды я увидел, как мой товарищ пересчитывал деньги, которые скопил, чтоб послать родителям — я не выдержал и украл их. Всё открылось, меня выпороли и с позором выгнали из части, я вернулся во Францию, но по-прежнему не мог работать, меня тянуло на воровство, и на этом пути я ни перед чем не останавливался. Однажды утром я постучал…» — ну, дальше там, в общем…

С. БУНТМАН: Ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: Эти самые, и как он заканчивает — значит, вот он исходит из того, что, то есть он согласен с тем, что Красавчик Франсуа главарь банды: «Я много слышал об этом человеке и сильно впечатлился его щедростью», — это он о Цветке Терновника рассказывает! — «он принял меня в банду, когда его сменил Фенфен, я стал доверенным лицом нового главаря, привязался к нему и с тех пор никогда его не покидал, не ждите от меня рассказа о нём: Фенфен был добр ко мне и даже по-своему любил, я не могу предать главаря. Признаюсь во всём, что совершил, участвуя во всех самых ужасных преступлениях банды. Я пролил столько крови, что в ней можно захлебнуться, исторгал такие стоны из своих жертв, что их испугаются и в аду. Я чудовище, вы отрубите мне голову и будете совершенно правы. Я останусь верен своему командиру, но знайте, что если бы он заговорил, многие высокопоставленные лица, которых даже правосудие не решается тревожить, потеряли бы покой и сон».

Ну вот это намёк на то, что, в общем, как следует расследовано не было — что у банды, как и положено мафиозной структуре, были не только осведомители из числа всякого там местного, значит, приблуд… и приблудного населения, но были и некие высокопоставленные покровители, и, возможно, даже информаторы. Ну, ничего удивительного в этом нет, любая мало-мальски добычливая и масштабная банда в конечном итоге начинает думать не только о том, как бы ещё хапнуть, но и о каких-то вещах несколько другого порядка, для чего уже нужны политики, а если учесть, какое количество всякой, извините, сволочи в годы Директории проникало и во всякие местные органы власти, да, и, так сказать, и в Париже тоже — давайте вспомним, что руководитель Директории Баррас был законченным…

С. БУНТМАН: Ну да!

А. КУЗНЕЦОВ: Законченным коррупционером и человеком, прямо скажем, не очень высоких моральных принципов, да, так что… Ну и вообще Директория — об этом как раз свидетельств очень много — была, период Директории был периодом разгула вот именно таких вот коррумпированных и коррумпировавших их банкиров, мошенников: в общем, всякого жулья, вот, так что вполне возможно, что, действительно, то, на что намекал Нормандец — что это всё не просто вот такая, что называется, похвальба.

С. БУНТМАН: Да, вполне — да конечно, вполне возможно, кто-то их крышевал, ясно совершенно, может быть, наверно.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну и закончил: «я расплачиваюсь за свои грехи, хочу только одного — скорее бы всё кончилось, правду сказать, уж лучше эшафот, чем такая жизнь. Ну вот, значит, в восьмисотом году в Шартре были казнены двадцать три человека, приговорённые к смерти, несколько десятков человек приговорили к каторге, были оправданные — суд в этом отношении, в отношении некоторого количества обвиняемых счёл, что их вина не доказана, их связь с бандой не доказана.

Параллельно в Париже будет ещё один процесс — непонятно, насколько связаны парижская часть и, так сказать, вот эта вот, условно оржерская часть, но в Париже тоже был по этому поводу большой хипеш: похоже, что в Париже судили всё-таки тех людей, которые имели отношение к оржерской банде, но оказались в парижских тюрьмах. Вот когда Консьержери как следует прошерстили, то выяснилось, что немалая часть сидит там, и для них организовали большой процесс, причём решили в Консьержери их не судить, в Palais de Justice, в Дворце правосудия, все помещения достаточно вместительные были расписаны на несколько месяцев вперёд, знаешь, где в результате их судили?

С. БУНТМАН: Где?

А. КУЗНЕЦОВ: Их судили в большом зале Hôtel de Ville.

С. БУНТМАН: А! Мэрии, в смысле, да?

А. КУЗНЕЦОВ: Да. Судебный процесс происходил в таких вот фешенебельных условиях.

С. БУНТМАН: Ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: Вот такая вот история, вот такая вот интересная сторона революции, о которой во Франции довольно много пишут, а вот у нас как-то — да, мы прекрасно знаем о военных, политических, экономических, социальных процессах, а вот о преступности времён французской революции как-то всё-таки не очень.

С. БУНТМАН: Да, ну, уголовников было очень много. Очень и очень!

А. КУЗНЕЦОВ: Естественно.

С. БУНТМАН: Да, как и всегда. Ну что ж, спасибо большое, спасибо большое, я думаю, все довольны. Преступление достаточно было громкое по всем критериям: охватывало большую территорию, много участников, так что всё хорошо!

А. КУЗНЕЦОВ: Интересные персонажи, на мой взгляд, колоритные люди.

С. БУНТМАН: Да, да! Не то слово. Хорошо, спасибо большое, всем всего доброго, до следующего дела.

А. КУЗНЕЦОВ: Всего доброго, до следующего четверга. Всего хорошего.