Непокорный судья

Н. ВАСИЛЕНКО: Сегодня у нас будет морская тема, флотская, я бы даже сказал, и это уже третья, по-моему, у нас флотская встреча, Алексей?

А. КУЗНЕЦОВ: Никит, ну вы знаете, это чистое совпадение, потому что на тот момент, когда я анонсировал… То есть, ну, я не сказал, что будет военно-морское дело, темы я не называл, когда в субботу мы с Сергеем Александровичем рассматривали дело Пауэрса, с которым сегодняшняя передача связана, сейчас скажу как — я, честно говоря, тогда ещё не знал, что Сергей Александрович не сможет, он, у него, там, другие дела сейчас, вот, и поэтому я не подпихивал эту военно-морскую тему непосредственно под вас, так что задумайтесь, пожалуйста, не светит ли на вашем звёздном небосклоне какая-нибудь такая, военно-морская звезда в форме Андреевского флага. Вот.

Н. ВАСИЛЕНКО: Ну что ж, Андреевский флаг — да, это ещё в «Юноне и Авось» есть прекрасная, либретто на эту тему.

А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно! Да.

Н. ВАСИЛЕНКО: Но давайте всё-таки переместимся в 1962 год, Советский Союз, Северный флот, суд военного трибунала над командиром подводной лодки, обвиняемым в преступной халатности, и конечно, да, я всё-таки не сдержался и прочитал, в чём, в чём там обвинение было, как развивалось дело, и мы уже с Алексеем обменялись репликами: нас это дело очень удивило, там, по многим параметрам, вы сами это поймёте, но у меня вот вопрос — процесс ведь был закрытый, и как, когда мы узнали об этом деле, как стало известно широкому, широкой аудитории о том, что происходило там, на Севере?

А. КУЗНЕЦОВ: Широкой аудитории об этом стало известно уже в постперестроечные времена, когда два главных героя (сегодня редкий случай, я буду произносить применительно к этим двум людям слово «герои» без малейших кавычек, потому что обоих их я считаю героями, и не только я, слава богу), вот, стало известно, когда они опубликовали — ну, точнее, один опубликовал прямо, ну, такие, своего рода воспоминания об этом деле, а что касается второго — человека, который был подсудимым на этом процессе, то потом люди, с которыми он беседовал, опубликовали, ну, такой отчёт об этих беседах с изложением его точки зрения.

Ну, а что касается моряков, и в первую очередь моряков Северного флота — ну, тут надо понимать, что ведь в Советской Армии на советском флоте офицеры не служат всю свою офицерскую жизнь на одном месте, да, и поэтому обычный военный моряк, связавший свою жизнь с флотом — он за время службы всё-таки пропутешествует по двум-трём флотам, или даже если он служит всю жизнь, там, на одном флоте по, так сказать, нескольким экипажам — естественно, что в городе Полярном, естественно, что в Североморске, естественно, что в Западной Лице, естественно, что… не хочу раскрывать нашим западным, значит, союзникам места дислокации, хотя они их знали уже в те времена, когда я ещё не родился: так вот, во всех этих гарнизонах это всё обсуждалось живейшим образом, и постепенно, по мере, так сказать, ротации военнослужащих эта история, поскольку история эта, я думаю, что не только по моим представлениям почти фантастическая — эта история, конечно, на флоте обсуждалась, как обсуждалась и та трагедия, которая к этой истории, собственно, привела, вот, давайте с неё и начнём.

Андрей, покажите нам, пожалуйста, первую картинку, на которой изображён силуэт подводной лодки и фотография подводной лодки этого типа во время, собственно, нахождения в море — это проект 641, это ещё дизельные подводные лодки, но для того времени, для начала шестидесятых годов, что называется, суперсовременные: вот конкретно эта подводная лодка, о которой… ну, точнее — подводная лодка, о которой сегодня пойдёт речь, Б-37, она была заложена в середине пятьдесят восьмого года в Ленинграде, в ноябре этого же года спустили на воду, затем по Беломоро-Балтийскому каналу весной пятьдесят девятого перевели в Северодвинск на достройку и на прохождение сдаточных испытаний, значит, в ноябре пятьдесят девятого она вступила в строй и в январе шестидесятого, значит, над ней был поднят военно-морской флаг, и она вошла в состав 33-й дивизии подводных лодок Северного флота, которая базировалась в городе Полярный. То есть это новенькая, абсолютно с иголочки лодка, которая до вот трагического дня 11 января шестьдесят второго — она успела только в одних учениях принять участие, и с этой точки зрения, значит, представляла собой самое что ни на есть современное на тот момент вооружение.

Н. ВАСИЛЕНКО: Поэтому там должен быть наверняка лучший экипаж!

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, там был хороший экипаж и там были прекрасные офицеры с замечательными рекомендациями, безусловно — там, я уж не знаю, лучший, не лучший, но это то место, куда штрафных не ссылают, для этого на флоте, в том числе на Северном, есть множество других прекрасных мест, куда, так сказать, отправляют на вечный прикол, как говорят моряки, людей, которым нет доверия, которые допустили какие-то серьёзные упущения по службе, и так далее, и так далее. Там были, безусловно, моряки, которые пользовались — и срочники, и, как сегодня мы скажем: контрактники, офицеры, мичмана, которые пользовались доверием начальства.

Так вот, вскоре после подъёма флага, то есть утром 11 января, на лодке произошёл взрыв. Комиссия впоследствии установит, что произошёл подрыв боезапаса вследствие подрыва одной из торпед: одна взорвалась, за ней следом взорвались ещё то ли десять, то ли одиннадцать. Комиссия не смогла определить (сразу, забегая вперёд, скажу) точно причины, по которым это произошло, потому что разрушения были столь значительные, и все непосредственные свидетели начала пожара погибли в результате взрыва — поэтому осталось несколько версий по поводу того, как это могло случиться, в том числе своя версия была и у командира лодки, капитана 2-го ранга Анатолия Степановича Бегебы, который, вот, на сегодняшнем процессе, точнее, процессе, о котором мы сегодня рассказываем, будет подсудимым.

В это время Анатолий Бегеба находился на пирсе: после подъёма флага он приказал приступить к обычной утренней процедуре: проверке и проворачиванию механизмов. Значит, что такое проворачивание механизмов? Это ежедневная, насколько я понимаю, процедура на флоте, которая заключается в том, что все механизмы, где есть соприкасающиеся части — необходимо стронуть с места вот эти части, поскольку морской воздух — чрезвычайно агрессивная среда, и в этом смысле на флоте, как я слышал, в общем, практически нет места для дурацкой работы, которой полно в армии, вот старинный анекдот про возьми лом, подмети плац, да? Товарищ старшина, разрешите, я метлой?.. Мне не нужно, чтобы быстрее, да, мне нужно, чтобы ты был чем-то занят — ну, там немножко другая терминология в анекдоте, но общий смысл я сохранил.

Так вот вроде бы, говорят люди — а среди моих однокурсников были ребята, служившие на флоте, в том числе и на подводных лодках, у меня друг есть, который долгое время служил на подводной лодке — они говорят, что на флоте такой дурацкой работы минимум. Совсем без дурацкой работы нельзя, это и гражданские знают, да? Но на флоте минимум, потому что в постоянной работе с механизмами вот, в том числе в этом проворачивании, которое, в общем, достаточно трудозатратная процедура, в постоянном окрашивании, постоянном надраивании медяшки пресловутой — в этом есть абсолютно глубокий смысл, это делается не для красоты, как мы в военных лагерях бордюрчики из песка влажного выкладывали вдоль аллейки, так сказать, в лесах под Калининым, а это абсолютно, так сказать, что называется, жизненная необходимость.

Почему он в это время не находился в корпусе судна — он отошёл по нужде. Буквально по нужде, это будет записано в материалах дела, это будет записано в кассационном протесте прокурора, да — отошёл по естественной надобности, извините, вот так. Он уже к этому времени двигался по направлению к лодке, и, безусловно, ещё минута-другая — и он бы поднялся через ходовую рубку, спустился бы в лодку, но в это время из центральной рубки повалил дым. И дальше командир, поскольку, быстро оценив ситуацию, он понял, что ближайший находится к телефону на пирсе, он метнулся у телефону, потратил буквально несколько десятков секунд, не больше — там даже о минуте не идёт речь — для того, чтобы связаться с дежурным по штабу, доложить, что на лодке возник пожар и что, соответственно, требуется… Поскольку в лодку уже были загружены боевые торпеды, командир это знал — естественно, что требуются все необходимые силы и средства, которые в данном случае предусмотрены, после чего предпринял попытки, несколько попыток, проникнуть в корпус.

Потом это будет исследовано буквально по секундам, и во время следствия, и во время судебного процесса, и во время рассмотрения кассационного протеста прокурора Северного флота. Он пытался проникнуть через рубку, значит, спуститься в центральный пост. Когда стало понятно, что это невозможно по причине высочайшей концентрации удушливых газов, он попытался проникнуть через один из люков, расположенных на корпусе. Значит, там это тоже не получилось по целому ряду причин, чуть позже я их там назову, когда буду цитировать вот эти документы.

А дальше произошёл взрыв. В этот момент командир корабля в очередной раз пытался проникнуть в центральный пост через рубку. Его выбросило сильнейшим взрывом, и он на несколько недель попадёт в госпиталь, потому что, в общем, получил достаточно серьёзную контузию.

Н. ВАСИЛЕНКО: Жертвы…

А. КУЗНЕЦОВ: Жертвы. Значит, взрыв затронул не только Б-37, но стоявшую рядом у пирса, — а мы с вами сейчас увидим, так сказать, там через некоторое время на фотографиях: лодки у пирса стоят по две, по три. Ну, собственно, это касается и надводных кораблей, потому что когда все, как говорится, дома, все в родной гавани, так вот их и ставят на стоянку у пирса. И потом те, кому нужно пройти в самую дальнюю, проходят по специальным мосткам через те, которые ближе к пирсу. Значит, так вот, была повреждена ещё и лодка С-350, и на ней тоже погибнут люди.

В сухом остатке число жертв этой трагедии выглядело следующим образом. Значит, на Б-37 — пятьдесят девять человек экипажа, находившиеся на борту, погибли. В живых осталось тринадцать членов экипажа: три человека находились вне подводной лодки, в том числе и командир… Да, нет, командир не входит в число этих тринадцати, с ним четырнадцать.

Семь человек спаслись через люк седьмого отсека, это вот тот люк, через который Бегеба пытался в том числе проникнуть в лодку. И три человека успели покинуть лодку через надстройку до того, как произошёл взрыв. На С-350 погибло 11 человек. И в результате взрыва на берегу, как говорится, ну, в том числе на пирсе, погибли четыре человека из экипажа других подводных лодок, которые на свою беду оказались неподалёку. Погиб один человек из резервного экипажа и четыре человека из состава береговой базы 4-й эскадры подводных лодок. Ещё 52 человека, в том числе один гражданский специалист, получили ранения.

Таким образом, 79 человек погибли, 52 человека были ранены. На тот момент это была самая крупная катастрофа на подводных лодках советского флота. Предыдущая катастрофа произошла ровно за год до этого, в январе 1961 года, когда в Баренцевом море затонула подлодка С-80, тогда погибли шестьдесят восемь человек.

Н. ВАСИЛЕНКО: Алексей, это имеется в виду — катастрофа в мирное время, не в боевых действиях?

А. КУЗНЕЦОВ: Да вы знаете, Никит, я думаю, что с учётом и Великой Отечественной войны. Ведь дело в том, что подводный флот в это время стремительно растёт не только численно, но и качественно: лодки становятся значительно больше и, соответственно, экипаж на этих лодках становится значительно больше. На «щуках», «эсках», ну уж я не говорю про «эмки» Великой Отечественной войны, по восемьдесят-девяносто человек в экипаже просто не было, так что если мы берём одну отдельную лодку, там, погибавшую в годы Великой Отечественной войны всё равно в этой ситуации число жертв будет меньше.

Я так понимаю, не будучи ни разу ни военным моряком, ни моряком, и уж особенно не будучи подводником, хотя внутри подводных лодок я бывал, но это были музеи. Например, вот на том же Северном флоте я дважды был на знаменитой К-22, которая стоит на вечном приколе в Североморске. Это лодка капитана Лунина, которая принимала участие в охоте на «Тирпиц», знаменитая, всем любителям военно-морской истории известная ситуация. Вот, там внутри замечательный музей, вот я со школьниками дважды там был. То есть я немножко могу себе представить обстановку внутри, но, конечно, это не более чем впечатление экскурсанта.

Н. ВАСИЛЕНКО: Кстати, даже в Москве есть музей «Подводная лодка Б-396», она в Тушинском парке стоит.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, в этом самом, где-то в районе Строгинского…

Н. ВАСИЛЕНКО: Нет, Тушинский парк — это Химкинское водохранилище.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, да, я имел в виду ту часть, но в Строгино чуть не отнёс это всё. В Петербурге стоит лодка-музей на приколе. Ну, естественно, замечательно, хорошо, что есть такие музеи для таких чайников, как я, например, историю любящих, но к флоту отношения не имеющих.

Значит, естественно, была создана правительственная комиссия, в которую вошли персоны самого высокого уровня. Председателем комиссии был тогдашний командующий ВМФ адмирал Горшков. И техническую часть комиссии, со стороны, так сказать, разработчиков, со стороны условно гражданских ведомств, возглавлял академик Александров, крупнейший наш специалист, один из отцов атомного подводного флота. Горшков, он прилетел в Полярный, Горшков, значит, посетил в госпитале спасшегося командира подводной лодки и, ну, расспросил его, естественно, о событиях того утра, и поинтересовался его мнением — что, как ему кажется, могло произойти. И вот, видимо, здесь, именно вот в этом разговоре кроются причины, на мой взгляд, несколько чрезмерной решимости командующего флотом примерно наказать командира корабля.

Бегеба ему доложил, что, когда он был в отпуске незадолго до описываемых событий, на Б-37 была произведена перезагрузка торпед. С чем это было связано? 1962 год. Конечно, 1961-й — начало 1962-го: уже завязываются, уже так конкретно завязываются узелки того, что бабахнет в конце года — Карибского кризиса. И наши подводные и надводные корабли устремляются на Кубу. И, как это в армии принято, в нашей, по крайней мере — те, кто идёт, так сказать, в направлении возможных реальных боевых действий, им загружают наиболее, так сказать, находящееся в порядке вооружение, механизмы, наиболее свежие и проверенные боеприпасы. Ну, наверное, это оправдано.

Что касается, так сказать, лодок второй очереди, к которым относился корабль Бегебы, который тоже, кстати говоря — в ближайшей перспективе планировалось, что она уйдёт в Атлантику в дальний поход: им загрузили торпеды, которые к этому моменту довольно долго находились в арсенале, на складе. Так вот, как потом выяснилось, как потом выяснил для себя командир, эти торпеды не были должным образом проверены в срок. Их ещё два года назад должны были в очередной раз проверять, но дело в том, что когда он из отпуска вернулся, бегать в арсенал сверяться с картотекой у него времени не было. У него на лодке были на эти торпеды документы, в которых пройдены или не пройдены проверки, когда пройдена последняя проверка, указано не было — это можно было посмотреть только в арсенале в оригиналах.

И вот Бегеба, — Андрей совершенно справедливо нам напоминает, давайте посмотрим на картинку: вот он. Это вот как раз то самое время, судя по погонам, капитан 2-го ранга он здесь. Вот такое вот мужественное, как мне кажется, очень приятное лицо. Значит, вот он высказал главкому следующее предположение. Значит, он исходил из того, что к подрыву торпеды могла привести следующая цепь событий. Поскольку лодка вот-вот должна была уйти в автономку, в Атлантику, было приказано привести давление в торпедах, точнее в баллонах, которыми эти торпеды комплектуются, до полного, до 200 атмосфер. А в период хранения они находятся на половинном давлении, 100 атмосфер. Бегеба возражал против этого и говорил, что это опасно. Ему сказали не выпендриваться и делать то, что говорят. Единственное, на чём он настоял — это он настоял на том, чтобы его возражения были занесены в вахтенный журнал. Вахтенный журнал был утрачен, естественно, в результате вот этих вот всех событий. Но надо отдать должное командиру бригады подводных лодок, который выступал свидетелем на суде и с которым, собственно, был вот этот спор, который на суде подтвердил: да, вот он говорил о том, что нельзя этого делать без дополнительных мер страховки, я вот говорю: а так у тебя времени нет, то-сё, давай поднимай давление. То есть он фактически продублировал этот самый вахтенный журнал.

А дальше, по мнению Бегебы, из одной из торпед вот этим давлением выбило донышко у старого баллона. Соответственно, воздушная струя взрезала обшивку торпеды, и фрагменты этой обшивки, покрытые смазкой, поскольку торпеда-то из аресенала, где она несколько лет хранилась, а в военно-морских арсеналах, да и не только в морских, а вообще в арсеналах, всё очень густо смазкой покрыто, включая, там, консервы, продовольствие и всё прочее. Вот эти вот фрагменты обшивки пробили хранившиеся под стеллажами банки с так называемыми кислородными консервами — это такие, как сказать, пластины регенерации воздуха. Ну и в результате масло, которым были покрыты фрагменты оболочки торпед, в кислороде, естественно, воспламенилось, — потом будет отдельный приказ издан, который запретил хранение вот этих пластин регенерации в торпедных отсеках на подлодках, — ну, и произошёл, соответственно, взрыв.

То есть, собственно говоря, вот эта вот версия — она объясняла, почему сначала начался пожар, причём сразу с очень интенсивным задымлением, и этот пожар продолжался, как потом будет установлено, от четырёх до пяти минут, а затем произошёл взрыв. И вот Горшкову, судя по всему, вот эта версия ну крайне не понравилась, потому что из неё следовало, что на флоте не просто лёгкие формы бардака, которые можно списать на матросов…

Н. ВАСИЛЕНКО: …а системные.

А. КУЗНЕЦОВ: …мичманов, да, там, отдельных, так сказать, младших офицеров, не получивших допуск к самостоятельному управлению, а что есть система, в которой участвуют даже отдельные капитаны 1-го ранга и контр-адмиралы.

Н. ВАСИЛЕНКО: То есть Горшков буквально за своё место испугался?

А. КУЗНЕЦОВ: Знаете, я не хочу порочить память этого, видимо, незаурядного флотоводца. Я знаю, что на флоте Горшкова, как правило, вспоминают с большим, так сказать, пиететом. За всё, что тогда творилось на флоте плохого с точки зрения военных моряков, ругают Хрущёва и Малиновского, министра обороны, а Горшкова вспоминают, как правило, с большой теплотой. Но… ну, за репутацию флота — давайте скажем аккуратнее.

Н. ВАСИЛЕНКО: Ну, в любом случае, сейчас есть фрегат флота «Адмирал флота Советского Союза Горшков» — в память он себя, в историю флота записал.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, конечно. Нет, несомненно, с этим спорить совершенно не приходится — Горшков вписал себя в историю флота и вписал, в общем, такими большими золотыми буквами, что называется. Я так понимаю, что советский военно-морской флот никогда, ни до, ни после, такой мощью не обладал, как при Горшкове.

Реклама

Возвращаемся на Северный флот. И для того, чтобы это возвращение визуализировать, Андрей, покажите нам, пожалуйста, групповое фото — это экипаж Б-37. Фотография, как я понимаю, примерно 1960 года. То есть большинство людей, на этой фотографии изображённых, видимо, пережили эту катастрофу, потому что здесь, как вы видите, в основном матросы срочной службы, и скорее всего, значительная их часть уже к этому времени уже уволилась в запас. Ну, а мы посмотрим на второй, он же третий ряд — тут не очень понятно, да, там… Андрей, верните, ещё немножечко пусть она побудет. Там, где находятся офицеры, вот третий слева — ещё капитан 3-го ранга Бегеба, и через одного человека правее — капитан-лейтенант с усами — это его старпом, это капитан-лейтенант Симонян, вот он будет возглавлять как старпом вот эти работы по проворачиванию, и он — один из тех, кто в это время погибнет.

Ну и сразу, Андрей, покажите нам, пожалуйста, следующую фотографию. Значит, 22 дня уйдёт на подъём Б-37, и некоторое время, до 1963 года, значит, она и вторая пострадавшая, её соседка, — вот они со специальными заглушками в таком вот обкорнанном состоянии, как вы их видите на переднем плане, будут находиться у пирса, ну, а затем будут, соответственно, отправлены на утилизацию.

Что же касается Бегебы, то он отправляется под суд. И отправляется он с нехорошим таким, скажем так, шлейфом. Помимо трагедии, что уже совсем нехороший шлейф, потому что понятно, что за всё, что происходит на корабле, отвечает его командир, даже если он в отпуске. Ну, а тут… А почему вы в этот момент не были там? А почему вы немедленно, заметив дым, не оказались в корпусе? Ну и так далее, и так далее.

Более того, значит, Горшков доложил Малиновскому, Малиновский доложил Президиуму ЦК и лично дорогому Никите Сергеевичу, и было, в общем, сформировано мнение, как говорится, что командир виноват и должен понести ответственность за эту страшную трагедию. И мнение это не было скрыто, соответственно, вертикально вниз. И более того, оно, наоборот, вертикально вниз ушло, тем более что оргвыводы, которые последовали практически сразу после катастрофы, были достаточно масштабными. Был смещён со своего поста и отправлен на другую, правда, тоже достаточно высокопоставленную работу — он стал помощником министра обороны по военно-морскому флоту — был отправлен командующий Северным флотом адмирал Чабаненко, а на его место пришёл новый командующий, адмирал Владимир Касатонов.

И вот, соответственно, в этой ситуации прокуратура Северного флота провела необходимые следственные мероприятия, сформулировала обвинительное заключение, и трибунал Северного флота получил указание, ну точнее, что собственно, обычным порядком, было предписано рассмотреть выездной сессией в Полярном, на закрытом, как вы правильно ответили, заседании, в закрытом заседании, потому что там могли быть оглашены какие-то лишние подробности, рассмотреть дело по обвинению капитана 2-го ранга Бегебы по статье 260 пункт, А свежевступившего в действие Уголовного кодекса РСФСР. О чём статья — чуть позже скажу.

Про Бегебу хочу сказать, что он кадровый моряк. Он во время войны, ещё будучи подростком, учился в специальной военно-морской школе. Были перед войной и во время войны такие спецшколы: авиационные, морские, артиллерийские. После этого он, после войны, закончил военное училище. Прошёл все необходимые ступени службы. Характеризовался в высшей степени положительно. Соответственно, уже около двух лет к этому времени был командиром подводной лодки вот этой самой несчастливой. Ну, а теперь, Андрей, покажите нам, пожалуйста, его диплом и фотографии в юности. И мы перейдём к части второй, которая называется трибунал Северного флота.

Возглавлял этот трибунал полковник юстиции Титов. Мы с вами ещё увидим его фотографию, обязательно. Но для начала предыстория. Сначала он, во второй половине тридцатых годов, поступил в юридический институт. Затем была создана военно-юридическая академия, и желающих служить в армии студентов (а тогда очень многие хотели служить в армии) — их перевели на соответствующие курсы в эту военно-юридическую академию. Таким образом, во время войны он с самого начала оказался в системе военных трибуналов. И вот август сорок первого года. Вот вы видите перед собой молодого лётчика, ему на этот момент чуть больше 20 лет. И зовут его Иван Борзов, лейтенант Иван Борзов. Он лётчик-бомбардировщик-торпедоносец, флотский лётчик, как вы видите по мундиру.

Н. ВАСИЛЕНКО: Два ордена Красного знамени у него.

А. КУЗНЕЦОВ: Два ордена Красного знамени: один за финскую войну, второй, это чуть позже тех событий, которых мы описываем, в декабре сорок первого он получил второй орден Красного знамени. Его сбили над своей территорией, он вместе со своим экипажем три дня через немецкие тылы выходил зимой к своим, вышел. Вот был за этот подвиг награждён орденом. На момент описываемых событий у него один орден Красного знамени. А вообще всего у него их будет, тут уж скажу забегая вперед, шесть. Не считая Золотой звезды и другого иконостаса. И вот он рвётся в истребители. Что я на этих тихоходах, ДБ-3? Вот, истребитель — дело для настоящих… А командир полка, который его очень ценит — он его придерживает и не отпускает в истребители.

Когда в очередной раз его рапорт завернули, он товарищам пожаловался, а товарищи, не очень, видимо, подумав, сказали: ну конечно, а что ты хочешь? У вас, у тихоходов-то не та квалификация, чтобы на истребителях летать. Ну, это вот ровно был тот самый керосин, которым не надо было эту спичку тушить. Хотя керосином спичку тушить можно, да. Это был бензин, которым не надо было эту самую спичку тушить. Дело происходило около ремонтных мастерских, стоял свеженький, после ремонта, И-16. Он влетел в этот самый И-16, взлетел с намерением продемонстрировать фигуры высшего пилотажа. Я не знаю, посмотрел он на приборы — ну должен был, опытный лётчик, всё-таки уже не первый год летает, но в любом случае, как потом выяснится, датчик бензобака был неисправен. И датчик показывал, что топлива завались. А топлива не было практически совсем. И самолёт потерпел аварию, он грохнулся, слава богу с малой высоты. Потому что самолёт не был заправлен.

Сорок первый год, август. По всем показателям, тем более что совсем недавно был приказ товарища Сталина о том, что за порчу военного имущества в боевой обстановке, соответственно, расстрел. Ну и совсем молодого военюриста на всякий случай навестил комиссар полка, который понадеялся, высказал надежду, что приказ товарища Сталина будет должным образом [исполнен]. И что это ему нужно для воспитательной работы. Сейчас мы вот этого борзого расстреляем, и лётчики придут в память, как бы, и начнут более ответственно относиться.

Но юрист что? На его месте, я думаю, 90 из 100, а может, и больше, быстренько всё бы рассмотрели. Тем более что дело ясное. Он пошёл к командиру полка, командир полка вертелся (не осуждаю его ни секунды), вертелся как уж на сковородке. И главное сделал. Он дал понять экивоками молоденькому этому военюристу, что он ценит этого лётчика, что лётчик хороший, что вот такая ситуация, что он действительно взвился из-за того, что, не пытался таким образом, как там некоторые потом предположат, от фронта откосить, а наоборот — рвался на самый что ни на есть передний край.

В общем, 10 лет. 10 лет лагерей, но самое главное в этом приговоре — с отсрочкой исполнения приговора до конца войны. И волки сыты, и овцы пока целы. Волки сыты, потому что суровый приговор, 10 лет лагерей. А овцы пока целы, потому что понятно, что до конца войны овцы либо не останутся целы, либо овцы будут к концу войны так хороши, что вопрос об исполнении этого приговора, скорее всего, и не встанет. Как, к счастью, и произошло на самом деле. Потому что к моменту окончания войны у майора Борзова, командира полка, будет звезда Героя, будет четыре ордена Красного знамени. Будет Ушаков 2-й степени, будет Отечественная война 2-й степени.

А вообще, маршал авиации, единственный, насколько я знаю, в истории авиации военно-морского флота, маршал авиации Борзов Иван Иванович умрёт в должности, молодым достаточно ещё человеком, обладателем шести орденов, многочисленных зарубежных наград. И так далее.

Покажите нам, пожалуйста, Андрей, ещё одну коллективную фотографию. Мы видим на ней личный состав трибунала Северного флота. Вот, прямо по центру, в окружении двух женщин. Ну женщины — это здесь технический персонал: секретари, делопроизводители. А люди в форме — это члены трибунала. Вот, соответственно, и располагается наш главный герой. К этому времени он… Да, ну давайте дадим уже следующую фотографию, такую, достаточно крупную. Она чуть более раннего времени судя по погонам, потому что здесь он ещё подполковник юстиции. А в шестьдесят втором будет уже полковником.

Он принимает это дело, начинает подробнейшим образом с ним знакомиться и понимает, что, с одной стороны — да, всё, ну, то, что называется, для того чтобы приговор был предрешён, сделано всё что нужно, да? Вот только личного указания Хрущёва нет прямого, а всё остальное уже есть. С другой стороны — что требует закон? Закон требует установить прямую связь между действиями или, в данном случае, бездействиями командира и наступлением вот этих самых ужасных последствий. И вот чем дальше опытный юрист с фронтовым опытом смотрит в дело, тем меньше он видит эти самые, эту самую прямую связь и, видимо, в этот момент — сам он прямо об этом не говорил, но, видимо, в этот момент он решает попробовать.

Не знаю, думал ли он с самого начала о возможном оправдании или просто попробовать не слишком сурово обойтись с выжившим командиром подводной лодки, но он начинает с того, что очень тщательно подбирает себе народных заседателей: два офицера, один капитан 1-го ранга, опытный подводник, он как бы очень хорошо разбирается в том, о чём будут говорить эксперты, что будут говорить свидетели выжившие, что будут говорить, так сказать, там, технические специалисты, а второй — капитан 2-го ранга, из замполитов, но замполит, получивший сравнительно недавно второе высшее образование, он заочно закончил военно-юридическую академию — то есть это ещё один юрист, который в случае чего может быть таким вот, ну, что называется, оппонентом…

Н. ВАСИЛЕНКО: Арбитром?

А. КУЗНЕЦОВ: Нет, оппонентом, или, наоборот, советчиком, или оппонентом-советчиком, такое тоже бывает, в вопросах юридической квалификации. Какая статья? Честно говоря, квалификация у меня вызывает некоторое удивление: значит, главное обвинение — это статья 260-я, «Злоупотребление властью», да, раздел «Воинские преступления», то есть там речь идёт только о военнослужащих, «Злоупотребление властью, превышение или бездействие власти».

Это понятно, но вот что меня удивляет — что Бегебе вменяют пункт А: «Злоупотребление начальника или должностного лица властью или служебным положением, превышение власти или служебных полномочий, бездействия власти, если эти деяния совершались систематически либо из корыстных побуждений или иной личной заинтересованности, а равно если они причинили существенный вред, наказываются лишением свободы на срок до пяти лет». А мне непонятно, почему не пункт Б — те же деяния, «повлекшие тяжкие последствия, наказываются лишением свободы на срок от трёх до десяти лет».

Н. ВАСИЛЕНКО: А кто определял квалификацию — тот самый Титов или другие люди?

А. КУЗНЕЦОВ: Нет. Прокуратура. Суд получает обвинительное заключение из прокуратуры и квалификация прокуратуры, а суд может переквалифицировать, если сочтёт нужным. В моём понимании существенный вред, вред — это вообще терминология гражданского права, это терминология имущественная, и здесь речь идёт о том, что государству — ну, в Советском Союзе понятно, государству — ну и гражданам, может быть, в какой-то степени был нанесён существенный материальный ущерб, а вот тяжкие последствия из второй части — это гибель, значит, семидесяти девяти человек. Но тем не менее я в нескольких местах проверил — 260-я, пункт А. Может, военная прокуратура тихонечко тоже не хотела, знаете, всё-таки до пяти или до десяти — ну, тоже есть определённая разница, может, прокуроры тоже в такой тихий заговор вступили, не знаю, всё может быть.

Дальше начинается судебное разбирательство, которое продолжалось четыре дня, и на судебном разбирательстве будут происходить вещи совершенно удивительные. Да! Полагается защитник, то, что это военный трибунал, нас не должно сбивать с толку — это то, что… Ну, это военный суд, обычный, нормальный, никакой не чрезвычайный: с прениями сторон, прокурор, понятно, от военного ведомства, а адвокат может быть какой угодно, любой человек с лицензией адвоката, может, значит, представлять. И вот запросили мурманскую коллегию, поскольку всё дело на территории Мурманской области, и они прислали девочку. Во-первых, совсем молодого, неопытного адвоката, во-вторых, девочку, которая ну совсем не имеет никакого представления о специфике военно-морской службы и так далее, Бегеба с ней…

Н. ВАСИЛЕНКО: Вспоминается фильм «Мимино». Помните?

А. КУЗНЕЦОВ: Фильм «Мимино» да, я прекрасно помню, как Марина Дюжева изобразила эту адвокатессу, это вообще очень милый — и в плане пропаганды правовой защиты тоже очень милый эпизод, который мне очень нравится, но там-то как раз ситуация вполне себе ну не школьная, но такая, с третьего, второго-третьего курса института, да.

Н. ВАСИЛЕНКО: Бытовая!

А. КУЗНЕЦОВ: Имущественный ущерб, да, чего там — понятно, там главное, действительно, добросовестно сделать свою работу, запросить экспертов о стоимости люстры, так сказать, правильно оценить нанесённые, там, повреждения, ну и так далее, да, так что тут… А слушайте, а здесь-то! Тончайшие детали и нюансы уставов, наставлений, технических инструкций будут обсуждаться. В общем, Бегеба принял, видимо, абсолютно верное решение, он отказался от адвоката и сказал — я буду защищать себя сам, такое право у него было.

И вот дальше начинается, значит, судебный процесс, и прокуратура ставит вопрос — что, собственно, предъявили. Ушёл с корабля, в момент взрыва его на корабле не было. Отпустил командира БЧ-5, это механик, старший механик, инженера капитана-лейтенанта Якубенко, в результате, значит… Значит, во время возникшего пожара не выполнил долг командира, зная, что в лодке осталось много людей, в главный командный пункт не спустился, обстановку не выяснил, личный состав не возглавил. Личный состав, лишённый руководства, соответственно, не так хорошо действовал.

В нарушение устава Бегеба недостаточно осуществлял контроль за боевой подготовкой, в результате чего в шестидесятом и шестьдесят первом году имели место на лодке два ЧП, две аварии: попадание морской воды в торпеду и вывод её из строя и попадание воды в аккумуляторные батареи. Не проявил надлежащей требовательности к старпому, капитан-лейтенанту Симоняну, в части сдачи им зачётов на допуск к самостоятельному управлению кораблём — дело в том, что на флоте специалист, даже временно исполняющий обязанности (а на время отсутствия командира на корабле старпом выполняет его обязанности), без допуска к самостоятельному управлению кораблём ли, какой-то БЧ, каким-то отсеком, человек ограничен в своих возможностях и правах. Вот, значит, он с Симоняна с покойного не стребовал.

Бегеба всё объяснял: он объяснил, что вот этот злосчастный дед, как называют старшего механика Якубенко, действительно ему сказал — слушай, мне надо на завод по ремонту, да, так сказать, отойти. Он сказал — ну иди, конечно, там, когда тебе надо будет, тогда пойдёшь. Но дело в том, что, непосредственно уходя, по всем правилам Якубенко должен был подойти к командиру — товарищ командир, разрешите убыть, а командира ну не было в этот момент под рукой, но он же согласие-то его получил! Он подошёл к старпому, говорит — слышь, старпом, я пошёл, командиру известно, да, он меня отпустил на завод, нам скоро в поход уходить. Потом из этого…

Н. ВАСИЛЕНКО: Алексей, а тут важный вопрос возник в чате, я внимательно слежу, пользователь под псевдонимом Дрозд пишет: «Я всё не понимаю, почему он по нужде на берег сходил? Гальюны на стоянке в порту не используются разве?»

А. КУЗНЕЦОВ: Я не знаю, я не могу на этот вопрос ответить, но они ходили в плавучий док, в одно из его, так сказать, помещений, по крайней мере командир ходил. Этот вопрос не вызвал как раз никаких нареканий, то есть, видимо, ситуация была известна. Почему — не знаю.

Значит, зачем стал лично докладывать? Бегеба объясняет: я ближайший у телефона, я потратил на это не более полуминуты, кстати говоря, начальник штаба дивизии подводных лодок, контр-адмирал тоже на суде скажет — я считаю, это было абсолютно оправдано в такой ситуации, что он доложил, доложить было обязательно надо как можно быстрее, вот, а он ближайший, поэтому, значит, всё. Показания пяти свидетелей выживших удостоверили, что он всячески пытался, несколько раз разными путями проникнуть, значит, в лодку, но вот это категорически было невозможно, и так далее, и так далее.

В общем, долго ли, коротко ли, на четвёртый день суд зачитывает приговор, где большая мотивировочная часть и дальше вывод: «что касается…» Да, ну вот давайте я кусочек прочитаю: «Из заключения экспертов усматривается, что допуск старшего помощника командира корабля к самостоятельному управлению кораблём является элементом подготовки его к должности командира и не связан с полноценным исполнением обязанностей старпома при стоянке корабля к базе». То есть видите, логика какая: а вот ты не был достаточно требователен к своему старпому, не гонял его, чтобы он сдавал на самостоятельное управление. Окей, ребята, можете ему за это объявить общественное порицание, но это не имеет никакого отношения к взрыву, потому что на момент взрыва он действовал как старпом и как старпом он имел все абсолютно необходимые допуски, припуски, и никто в его квалификации как старпома не сомневался. Да, вот это вот, чем отличается стремление повесить на человека всех собак и то, что военный юрист понимает, каких собак на человека действительно справедливо в данном случае повесить.

«Исходя из изложенного, указанные выше эпизоды обвинения, предъявленные Бегебе предварительным следствием, подлежат исключению как не нашедшие подтверждения в процессе судебного следствия. Что касается других эпизодов обвинения Бегебы, предъявленных ему предварительным следствием, то в процессе судебного разбирательства установлено, что они имели место, но не в том объёме, как об этом сказано в обвинительном заключении. Приговор: признать невиновным».

По воспоминаниям Титова, наступает гробовая тишина, дальше срывается с места прокурор, полковник юстиции Титков, да: полковник Титов и полковник Титков — разница всего в одну букву, а какая громадная, — и, как говорится, стуча копытами, удаляется в сторону порта. Хотя был уже поздний вечер, но он, не знаю, получил катер, тут же убыл в Североморск и доложил лично новому командующему Северным флотом о том, что случилась такая фигня. Вызывают Титова к Касатонову, Касатонов, по военной традиции, спускает на него собак: как вы смели? Что вы ставите мнение выше мнения командования, выше мнения Президиума ЦК партии? Ну, а Титов что? Он мосты, что называется, сжёг.

Дайте нам, пожалуйста, Андрей, последнюю фотографию — это Владимир Касатонов, тоже, кстати, военные моряки его хорошо вспоминают. Он потом найдёт в себе силы извиниться, сразу хочу сказать. Значит, Титов говорит: товарищ адмирал, а я подчиняюсь только закону, я вам не подчиняюсь, вы, пожалуйста, на меня не кричите. Дальше позвонили из Москвы. Позвонил какой-то незнакомый человек, Титов подозревает, что это был юрист, потому что он попросил зачитать резолютивную часть приговора, и сказал: это точно вот тот приговор, который вы постановили? — Ну да, я вам по своему экземпляру читаю. — Интересно, а нам через главную военную прокуратуру немножко другой пришёл, сказал этот человек озадаченно, поблагодарил и отключился.

Как в таких случаях нередко делается, Титова отправляют в отпуск: давай-ка съезди на юг, погуляй. Тот отдыхает, отдыхает так, что от нервов теряет несколько килограммов за этот отдых. А тем временем кассационный протест прокурора в военную коллегию — вот здесь-то мы встречаем генерал-лейтенанта Борисоглебского, того самого, который был председателем в процессе над Пауэрсом за два года до этого. Борисоглебский поговорил с Титовым, когда тот отправлялся в отпуск, всё понял, и за то время, пока он находился там на югах, дело было рассмотрено и кассационный протест был отклонён. То есть приговор в кассации устоял. Совершенно очевидно, что это произошло потому, что наверху познакомились с решением Титова и его народных заседателей, которые, видимо, сыграли в этом гораздо большую роль, чем обычно в советском суде народные заседатели играли, так что они тоже герои сегодняшней передачи, эти два офицера — ничего о них, к сожалению, не нашёл. Капитан 2-го ранга Бегеба был оправдан.

Его, естественно, на подводную лодку больше не допустили. Он будет ещё довольно долгое время преподавать в знаменитом Бакинском военно-морском училище подводном. А через год полковник Титов, как он пишет — совершенно неожиданно для себя и для окружающих, получит генерал-майора юстиции, будет переведён в Москву заведовать одним из учреждений военной коллегии Верховного суда. И вот прощаясь, устроили ему на Северном флоте прощальную отходную, официальную — присутствовал адмирал Касатонов, — и когда выпили по первой, так сказать, и сели закусывать, кто-то из соседей Титова по столу сказал: хороший ты мужик, но вот зря ты Бегебу оправдал.

Касатонов услышал и сказал: нет, не зря, товарищи, на самом верху дело было рассмотрено и было сочтено, что приговор был вынесен абсолютно правильно, поэтому давайте ещё раз выпьем за здоровье товарища генерал-майора юстиции. Ну, в общем, я считаю, что это извинение, хотя слова «извините» произнесено не было, но тоже дорогого стоит.

Н. ВАСИЛЕНКО: Редкий случай хеппи-энда в нашем эфире.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, история какая-то сказочная, ну если не считать того, что, думаю, что несколько лет жизни Бегебе и несколько месяцев, по моей оценке, неквалифицированной, жизни полковнику Титову вся эта история стоила. Но что же? Ну вот так.